Теннесси Уильямс один из любимых драматургов нового худрука Екатеринбургского ТЮЗа Григория Лифанова. Поэтому одной из премьер прошлого сезона сразу же стала его пьеса «Стеклянный зверинец» в постановке Анны Гусаровой. Общее впечатление от просмотра: это не Уильямс.
Комментарии автора
По жанру «Стеклянный зверинец» — экзистенциальная драма. Это значит, что главной темой в ней являются вопросы смысла человеческой жизни. Особенно если в жизни этой ничего не происходит кроме добывания хлеба насущного и заботы о домашних делах. Внутренние конфликты героев выходят на первый план. Действие пьесы разворачивается на внутренней стороне их отношений.
Пьеса задумана статичной, и это усиливает значение мельчайших оттенков интонаций, состояний, чувств и реакций действующих лиц. Т. Уильямс снабдил свою драму подробным комментарием как именно надо ставить и играть его произведение.
Проблему статичности он предлагал решать с помощью специфического освещения и применения видеопроекций. В 50-е годы XX века это смотрелось очень модерново. Традиционный подход в режиссуре конечно же не означает, что нужно в точности воспроизводить авторскую световую партитуру. Современные режиссёры сегодня гораздо более свободны в выбре средств.
Уважение к автору
То, как А. Гусарова выстроила свою постановку, убеждает, что она пыталась решить её именно следуя за мыслью драматурга. Это само по себе здорово, потому что в наши дни на театре стало модным вообще не принимать во внимание авторов. Ни классиков, ни современников. Посмотрим, удалась ли режиссёру попытка следования «традиции».
В пьесе четыре действующих лица: мать Аманда, дочь Лора, сын Том и визитёр Джим. По замыслу драматурга пьеса построена как воспоминание сына. Спектакль и по Уильямсу, и у А.Гусаровой, распадается на сцены, связанные между собой поэтическими «монологами» Тома. В такой конструкции зритель легко может потерять связь между сценами и не уловить основной их мессидж. Поэтому автор придумал проецировать на одну из стен декорации надписи или визуальные образы. Дабы «… усилить содержание… и позволить выделить главную мысль легче и проще…»
Кроме этого переключение внимания зрителя с произносимого текста на визуальный его вариант могло бы усилить общую динамику пьесы, в которой по сути ничего не происходит кроме разговоров.
Что получилось
Касательно рекомендаций Теннесси Уильямса для светового оформления спектакля выполнено всё. Акценты расставлены, что нужно выделить по смыслу — выделено. Но режиссёр предложила в своей постановке дополнительно к световому ещё и цветовое решение. В итоге тусклая жизнь героев показывается нам в ярких декорациях.
Цвет
Такой контрапункт цвета и сути происходящего на сцене можно было бы только приветствовать. Яркая декорация символического стеклянного дома входит в противоречие с его обитателями. В этом доме каждый несчастлив по-своему. Из этого дома хочется убежать… а он такой светлый и добрый внешне. Вероятно, такое решение цвета связано с его хозяйкой?
Действительно, Аманда представлена нам весьма лёгкой и добродушной особой. Её дом — хрупкий ретро-островок в мире изменившихся ценностей. Она застыла в своём движении по жизни, застыли её дети. Дочь застряла в своих страхах, сын отягощен необходимостью зарабатывать хлеб для семьи нудным трудом. Казалось бы — найдено удачное визуальное решение спектакля! И тут выплывают сразу два НО.
«Но» первое. Пьеса называется «Стеклянный зверинец». Дом Аманды ассоциирован с цветными стеклянными витражами. Видимо, он и есть тот самый зверинец. Клетка, из которой мечтают вырваться дети. У Т. Уильямса с названием связана двойная метафора стеклянного зверинца, которым развлекается Лора и хрупкий мир дома Аманды, в котором всё застыло, как в куске стекла.
Дефицит конфликта
В ТЮЗовском «Стеклянном зверинце» отсутсвует именно ощущение «застылости». Мать и её дети почти никак не обозначают конфликт пьесы. Ощущение дома как клетки не возникает. Из текста пьесы, который остался в спектакле, не следует что дети сильно мучаются. Нескольких вскользь брошенных фраз недостаточно, чтобы до зрителя дошли маета и отчаяние дочери и сына.
Яркая светлая декорация не побуждает к рождению подобных ассоциаций. В итоге совсем непонятно, от чего же дети так несчастны. То что у Т. Уильямса было подсказкой зрителю, а именно тусклое освещение, у А. Гусаровой изъято. Ассоциативный ряд, порождаемый в зрительском восприятии, противоречив. Зритель попросту сбит с толку.
«Но» второе. Стеклянный дом стеклянным вовсе не смотрится. Пластмассовые стёкла таковыми и выглядят. Нет прозрачности, свойственной стеклу. Смазан волшебный эффект полупроницаемсти. Вместо этого зритель видит из зала просто домик из цветных кубиков. А это, согласитесь, вызывает совсем другие впечатления. Поэтому найденное решение цвета в спектакле мне кажется неудачным.
Проекции
Поясняющая и оживляющая действие функция фотопроекций понятна. В постановке А. Гусаровой проектор даже стоит на сцене. Но разница между замыслом драматурга и сценической реализацией его пьесы ТЮЗом существенная. Проецируемые фото не поясняют, а лишь иллюстрируют произносимый текст. Зрителю предъявляются плохо различимые фотографии, которые ничего не добавляют к смыслу сцен. Если бы их не было, ничего бы не поменялось.
Дочь Аманды Лора тоже взаимодействует с проектором. Она как-бы играет на нём со стеклянными фигурками. Но фигурки эти не звери, а квадратики. И только в финальной сцене с Джимом появляются те самые псевдостеклянные фигурки, о которых речь в названии. Они плоские и хрупкими совсем не кажутся. Опять «ошибка» в ассоциативном ряду. Метод проектора, предложенный автором пьесы, не срабатывает.
Статика vs динамика
В таких статичных как «Стеклянный зверинец» драматургических произведениях перед актёрами стоят сложнейшие актёрские задачи. Я не вижу смысла разбирать здесь игру актёров ТЮЗа. Скажу только, что они сделали что могли в предложенных им обстоятельствах. Обстоятельства же формулируются в первую очередь режиссёром.
Психологические акценты расставлены (или не расставлены) так, что главный конфликт драматурга Уильямса так и не выплывает в ткани постановки. Аманда трогательно заботится о детях, пусть даже иногда чересчур. Между нею и детьми практически нет зон напряжения. Если у её детей и чувствуется некоторая тягомотность, то связана она не с матерью. Жизнь не удалась, ребята, ничего не поделаешь. Поэтому следить за героями на сцене зрителю неинтересно.
А ведь пьеса могла бы быть очень актуальной. В наше сытое время многие старшие подростки очень остро ощущают нехватку подлинного внимания к их духовным потребностям и запросам. У них отнимается самостоятельность и одновременно инициатива к творчеству. Регламенты и инструкции министерства образования или страхи родителей значительно осложняют начало их собственной взрослой жизни.
Концепция
Спектакль. к сожалению, не оставляет целостностого впечатления. Поэтические вставки между «эпизодами» спектакля вставками и смотрятся. При этом ещё и сцена вращается. Подозреваю, что просто затем, чтобы отделить одну сцену от другой. Никакой режиссёрской метафоры или идеи тут не просматривается. Крутанулись — и дальше болтают в этом же пространстве всё о том же. Дочь странная, мамаша глуповатая, сын страдает и мечтает о дальних странствиях.
Концептуальным можно было бы считать как раз вышеупомянутое цветовое решение спектакля. Но оно, как было показано выше, не работает. Ассоциативный ряд в мозгу зрителя формируется один, а замысел-то другой.
Буквальный намёк на дом как стеклянный зверинец рождает идею, что «звери» это обитатели дома. Когда в финале Лора достаёт «стеклянного» единорога, возникает очередная сшибка идей. Так, одна концепция оказалась перехлестнута в финале другой. Двойной метафоры не вышло, наверное, потому, что язык метафор неявный. Его нельзя показать физически и буквально. Если показываешь физически существующий на сцене стеклянный дом, а потом стеклянные же фигурки, то условный язык символов превращается в банальный показ пальцем. И тогда прощайте метафоры.
Реакция зрителей
Любой спектакль, даже самый авторский, всё-же делается для зрителей. Поэтому не отслеживать его реакцию было бы непрактично для дальнейшей судьбы спектакля. Тем более если этот театр — ТЮЗ.
Одна четверть зрителей была подростки 14-15 лет. С начала спектакля мальчишки в ряду передо мной честно пытались следить за действием. Но не выдержали, нырнули на своих местах поглубже и вытащили смартфоны.
Диалог у выхода после спектакля:
— Ну как тебе?
— Шедеееевр, — сказано с сарказмом.
— Я тоже ничё не поняла.
Разговор двух возрастных дам у гардероба:
— Не мой спектакль. Я люблю когда можно и поплакать, и посмеяться. А тут непонятно отчего страдают.
— В ноябре пойдём на «…» там понятней будет.
Нельзя сказать, что зрители спектакль не приняли. На поклонах довольно дружно похлопали. На бис, правда, не вызывали. Как только артисты скрылись за кулисы, народ рванул одеваться. Так быстро после спектаклей, берущих за душу, обычно не уходят. Значит душа осталась незатронутой. Увы.
