Театралы! Если вы хотите испытать дежавю новодрамно-революционных постановок начала нулевых годов — сходите в Центр современной драматургии Н. Коляды в Екатеринбурге. Время идёт, а колядки в режиссуре спектаклей как самого Н. Коляды, так и его птенцов не меняются.
Если коротенько, то суть режиссёрского подхода во всех без исключения спектаклях колядовцев одна и та же. Во-первых, придумывается сквозная метафора: в «Чайке» Р. Ташимова это ввод новой героини, «мировой души», про которую трактовал у Чехова нервный Костя Треплёв. И во-вторых, это старый добрый эйзенштейновский «монтаж аттракционов», технология, позаимствованная театром у кино.
Сами по себе эти приёмы замечательны. но когда они повторяются из спектакля в спектакль годами — это тенденция однако. Возникает вопрос, а в чём, собственно, современность? Делать из классических пьес постановки с грифом 18+ уже лет 18 как не свежо. Выжимать «как бы юмор» мартышкиными ужимками и прыжками там где он автором не предусмотрен — тоже старо как мир. Контрапункт классического текста пьес и визуально-акустического ряда, который под него подкладывается на сцене — снова не ново. В Ташимовской «Чайке» современен только сам Антон Палыч. Вернее то, что от него осталось.
В искусстве, так же как и в обычной жизни, кто первый встал, того и тапки. Начал К. Серебренников в начале 2000-х показывать голые задницы, делать из вменяемых персонажей озабоченных «непониманием общества» истеричек, орущих и пинающих друг друга — ему и «золотая маска» в руки. Все остальные после него просто повторюшки в стиле «а что, так тоже можно было?» Если режиссёр претендует на звание художника, он должен творить то, что до него ещё никто не сотворил: новые формы, смыслы, приёмы режиссёрского языка, оттенки чувств… Если этого нет — здравствуйте господа театральные ремесленники.
Тряпочные чайки
То, что чайки в постановке Р. Ташимова тряпочные даже интересно. Почему нет? Мы, как и чеховский Костя Треплёв, за новые формы в искусстве! Это как раз тот метафорический образ, за который режиссёра можно похвалить. Но зачем делать такими же плоскими как половые тряпки других героев великой пьесы? Ведь у Ташимова они ни о чём кроме секса не помышляют. Такова суровая правда жизни, скажут нам молодые зрители и актёры. Чья правда, ребята? Если ваша — флаг вам в руки, идите и совокупляйтесь. Чехова-то зачем за уши в ваши ролевые игры тянуть? Тут уже изнасилованием попахивает…
Сложность чеховского конфликта сознательно подменена простым: «Слышь, этот с ней так и этак, а тот её же вот так, а там ещё мать этого к тому пристроилась. Ну и тот с матерью остался. А этот увидел как тот её имеет и обиделся. Она-то потом актрисой стала и тот её бросил. Она приехала и ходит того выслеживать. А он-то, ну тот, который её первый, застрелился.» Из главных чеховских треугольников любви-ревности <Мать Аркадина — сын Костя — любовник матери Тригорин>, <начинающий драматург Костя — признанный писатель Тригорин — авторское признание>, <мужчина Костя — его возлюбленная Заречная — возлюбленный Заречной Тригорин> минимально заявлен только первый. Про внутренние конфликты второго плана: Маши и её мужа, матери Маши и доктора Дорна и т.п. лучше промолчу. У этих в ташимовской постановке просто очень чешется одно место и думать о чём-то другом они просто не в состоянии.
Не всё потеряно
Выше я уже упоминала приём сквозной метафоры — ввод то-ли мировой, то-ли коллективной души героев пьесы. Когда дело доходит до важных смысловых сцен между криком и драками, вступает в дело Она. Оборванная, забитая, больная и уродливая. Это ей произносятся внутренние монологи, это через неё разговаривают герои друг с другом, и её же выбрасывают, когда не хотят слышать её молчаливый зов. Объективности ради надо сказать, что это несомненная режиссёрская удача.
В принципе, одной этой находки хватило бы, чтобы спектакль состоялся. Но Р. Ташимову этого показалось мало и он наводнил всё действие трюками, перевёртышами, пошловатыми намёками, немотивированными вспышками агрессии и просто дурости. Видимо, в процессе работы автору и актёрам было очень прикольно придумывать всё это. Увлеклись, и чувство меры отказало. Вместо заявленной драмы получилась клоунада. Может быть в этом и была ещё одна задумка автора спектакля, но он забыл или может быть ещё не знает простую истину: лучше недожать, чем пережать. Так, собственной рукой Р. Ташимов и пережал горло своей «Чайке». Умерла бедная, не успев как следует воспарить.
Актактёрская школа
Отдельно стоит упомянуть об актёрах, занятых в спектакле. Старшее поколение явно выигрывает по очкам у молодого. Искусство сценической речи и драматургической паузы взрослым актёрам преподавали явно лучше. Крепка старая школа, не ржавеют душой ветераны! Т. Зимина (Мировая душа) и С. Фёдоров (Сорин) единственные создали эмоционально выстроенные законченные образы. Олегу Ягодину особенно нечего было показать, так как режиссёрское решение его роли не предполагало ни глубины, ни тонкости. От его присутствия в постановке осталось впечателние стрельбы из пушки по воробьям.
Среди молодых актёров хочется выделить актёрскую работу Алисы Кравцовой (Заречная). В первом действии ей приходилось кричать и изображать сугубую инфантилку так же как и остальным. Во втором она по неизвестным причинам «повзрослела», превратилась в старуху с кукольным лицом и начала играть как положено в русском драматическом театре — с настоящим чувством, с подлинными эмоциями. Её финальный монолог буквально выволакивает весь спектакль, ставя жирную точку в сумбуре всей постановки. При такой замечательной игре становится излишней лобовая метафора её превращения в старуху-куклу. Не надо зрителю дополнительно показывать то, что актёр может выдать интонационно. Мол, выжали девочку и выбросили на помойку жизни. Господин Ташимов, в Вашем распоряжении достойные актёры. Дайте им играть!
Сухой остаток
Что же у нас в сухом остатке? Когда закончилось первое действие, не раздалось ни одного хлопка. Сорок человек зрителей тихонько вышли в фойе и стали говорить о чём угодно, только не о постановке. Не задело? Видимо так. Все потуги наддать фарсом по унылой классической форме пропали даром. Зритель так и не просёк «юмора». После второго действия публика по традиции закатила овацию. Что ж, деньги заплачены. Да и театр не какой-нибудь, а прогрессивный. Сказывается эффект голого короля. Кто не понимает современного искусства, тот дурак. Поэтому на поклонах встали все кроме меня. Не принимаю я такого современного театра, в котором нет ничего нового.
На этом спектакле я была самая старшая из зрителей. Наблюдая поднявшиеся в едином порыве молодые спины, я думала о том, что этим детям, в сущности, не с чем сравнивать. Они родились на сломе эпохи. Старые моральные ценности убиты, новые, заёмные, не укоренились. Им приходится болтаться как тем тряпочным чайкам на ветру. Куда ветер, туда и полёт. Силы старого театра они не видели и, не зная, отвергли. А под видом нового современного театра им скармливают давно засохший суррогат. Чайки, очнитесь!
