Наконец и до нас доехал нашумевший ещё в 2016 году спектакль А. Могучего «Гроза» (БДТ, С.-Петербург). Многочисленные призы театрального сообщества плюс «Золотая маска 2017» за режиссуру — это обязывает и поднимает ожидания публики на неимоверную высоту. Оправдались ли они? Судя по реакции зала — да. Народ узрел нечто в Екатеринбурге невиданное — попытку «кабукинизации» русской драматургической классики. Была ли она оправданна, привела ли к более глубокому чем обычно осмыслению темы, поднятой автором пьесы А.Н. Островским? Будем разбираться.
Особенности театра Кабуки
Моё описание будет касаться внешних признаков и только с единственной целью: определить, насколько русская пьеса подходит под стилистику японского театра.
- Традиционно театр КАБУКИ ставит либо эпику, либо душераздирающую личную трагедию. Пьеса «Гроза» в этом смысле идеальный вариант. Метания между долгом и любовной страстью — один из любимых японских сюжетов и, одновременно, типичный русский. Строгость религиозных правил с одной стороны и наши родные «авось», «небось» и «эээх мааа!» с другой не дадут соврать.
- Ритмическая подача текста. Язык А.Н. Островского весьма прост и мелодичен. Его легко раскладывать на ритмические фразы без потери смысла, что авторы спектакля и сделали. Почему бы и нет? Обрядовое народное пение, песенный сказ, частушки-нескладушки — всё это наше родное, хотя молодым поколениям (увы) и незнакомое. Ритм речи и действия задаёт большой гулкий барабан, как и положено в тетре Кабуки.
- С ритмической подачей тесно связана и актёрская декламация текста. Жанр трагедии предполагает значительность поступков героев, отсюда и торжественность, и паузы, и, благодаря этому, усиление ритмического рисунка речи. Самый торжественный персонаж постановки — возлюбленный Катерины Борис Григорьевич. Он изъясняется исключительно оперным вокалом, вернее музыкальной декламацией. Этим режиссёр подчёркивает его инаковость.
- На заднем плане сцены театра Кабуки всегда сидит небольшой оркестр. Его функция понятна без объяснений: иллюстрация чувств, создание настроения, облегчение и утончение восприятия зрителя. В постановке Могучего так же есть музыканты с той же задачей.
- Характерной чертой актёрской игры театра Кабуки является выверенная символическая жестикуляция с замиранием персонажа на каком-то актуальном в данный момент состоянии, которое должно быть понято и зафиксировано зрителями. Аналогичным методом актёрам «Грозы» в некоторых сценах предписано замирать в определённых позах. Это выглядит довольно искусственно, но тут уж кто как воспринимает.
- Костюмы театра Кабуки всегда отражают темперамент героя, его роль и цель в сюжете. Цвет и каждая деталь призваны сообщать понимающему зрителю кто вышел на сцену и с какими намерениями. В постановке А. Могучего также использован цветовой код. Все персонажи одеты в чёрное, и только Катерина облачена в красное. В традиции театра Кабуки красный цвет принадлежит исключительно положительным персонажам. Собственно, если Катерина это привычный нам добролюбовский «луч света в тёмном царстве», то всё стоит на своих местах, только на японский лад.
- Смена занавеса, задающего атмосферу и/или место действия. В спектакле трижды меняются шёлковые расписные занавески перед началом трёх частей действия. Выполненные художником спектакля В. Мартыновой в стилистике Палеха они призваны дополнительно насытить смыслами основное действие постановки. Достигнут ли этот эффект? Сомневаюсь. Чтобы разглядеть и идентифицировать в ярком изобилии фигуры людей, животных, растения, церкви и т.д. нужно время, а его у зрителя как раз и нет. Да и мелковато. Сами занавеси несомненно представляют собой произведения искусства, которые я охотно рассмотрела бы на отдельной выставке и поумничала бы по поводу символов и их значений. По факту же в ходе спектакля от занавесей остаётся только впечатление палехской шкатулки, что придаёт всей постановке характер камерности. Тем более что внутреннее пространство сцены почти всегда чёрное (кроме финала, когда опускается золотой фон).
- Из черноты заднего плана появляются и туда же исчезают все персонажи. Их вывозят и завозят обратно на чёрных же платформах люди в чёрных костюмах трубочистов и в чёрных масках. Это сильно напоминает японский традиционный кукольный театр Бунраку. По-моему это уже перебор. Буквальное следование чужим канонам без актуализации и «привязки к местности» конечно придаёт постановке новизны стиля. Но в сочетании с русскими именами, кроем костюмов и контекстами это смотрится надуманно. На мой взгляд, контрапункт между статикой физического актёрского действия и динамикой эмоционального напряжения, что, собственно, и должно происходить в японском театре, не получился. В эмоциональных сценах наши актёры всё равно срываются на привычные интонации и жесты.
Что в итоге
Безусловно, зрителям Екатеринбурга с опозданием в 6 лет показали театральный эксперимент. Применить принципы чужого театра, обусловленного чужим менталитетом к русской классике со своими собственными давно устоявшимися традициями, это смело. Даже творчески нагло, если хотите. Как Костя Треплёв в чеховской «Чайке» А. Могучий ищет новые формы. Прекрасно! Только почему в чужом огороде? Японский дайкон слаще нашей редьки? Конечно. Вот только остроты в нём нам сермяжным маловато.
